Белуга дяди Клементьича

Мой дядя, Клементьич, со своим напарником Фетисом поймал белугу на двадцать четыре пуда. В истории наших плесов такого еще не бывало. Старики не помнят. Сказать, повезло? Так нет же! Потому что до этого старики ту же самую белугу упустили. Взять не смогли, хотя две недели караулили. Клементьич ее "меченую" выхватил, крючок у нее в губе от молевы остался. А чей крючок - известно каждому. Конфуз получился...

А как ее, такую громадину, Клементьич ловил?! Я от него не раз слышал, со всеми подробностями, как он ее ловил, но по-настоящему понял, каких это трудов стоило, когда сам корщиком стал. Такую белугу "и денно и нощно" мечтал поймать. Пудов на пять-шесть, до восьми приходилось багрить, но чтобы такую - нет, не доводилось даже и увидать, где-то засечь, приметить. Не было... А "мелких" прямо в лодку втаскивали. Кормовое отделение, или, как его еще называли, куть, неводная корна, у рыбацких лодок просторное, приспособленное для лова. А снасть на белугу - молева. Насадка - обычно язь. Очень живучий, сильный, подвижный и по окраске яркий. Его трудно не заметить. А белуга на ямах обитает. Я даже представлял, как она там стоит. Тупым рылом с маленькими глазками встречь воды держится, по спине облитая синевой, гладкая. Плавниками слегка пошевелит - и всплыла вполуводы над перекатом. Пасть у нее круглая, гармошкой вытягивается. В это жерло вместе с водой и лещ, и синец, и плотва - все как в прорву, засасывается. Бывает, и она, как всякая рыба, "мечется", из глубин на поверхность вылетает. Такая-то громадина над водой на весло, а то и выше - трубой встанет, а потом плашмя ухнет, вал пойдет. Если над Волгой тишина, как в блюдце, не шелохнет, так ее за семь верст слыхать, как она "балует". Рыбаки - они-то уж знают - прислушиваются. "Слышь, Мироныч, кажись, белуга на Приверхе встала!" Мироныча уговаривать не надо. И чаю не попьют, всякие срочные дела побросают, молевы в лодку - и на двое весел в затон, белугу обкладывать поспешат.

Сказать "поклевка", так к белуге это не относится. Какая может быть поклевка у рыбины в сто килограммов весом! Она берет уверенно, по-хозяйски, а то и походя уркнет язя - и зацепилась. Гляди, если наплав твой - жердина - завырил вниз по матушке по Волге, значит, хапнула. Прыгай в лодку и греби, греби, спеши-догоняй, чем быстрее, чем лучше, не отмотает, может и задеть, она ведь всю снасть вместе с камнем по дну волочит. Поймал наплав, за оттугу схватился, вываживай. Белуга может на дно "лечь", так до морковкина заговенья и будешь за нее держаться. Нудий, нудий, шевели ее, глядишь, встанет! Оттугу на руку наматывать не моги, а то она так рванет, что пятки взыграют, будешь в подводном царстве Сивку-Бурку вещую Каурку разыскивать...

В войну в бригаде нашей рыболовецкой, как говорится, Тюха да Матюха, да Колупай с братом были. Старики да женщины, да мы, пацаны. В неполные шестнадцать я уже корщик, а весельнику моему и того меньше. Молодо-зелено. Выручало то, что тут, на берегу, и выросли, с младых ногтей около рыбаков крутились. Теми же ложками, из того же блюда, что и отцы и деды наши, уху хлебали. Науку рыбацкую само собой впитали, навыки какие-никакие приобрели. Но еще и сила, и сноровка, и ловкость нужна... Ловкости у нас хоть отбавляй, но без крепкой силы и она хороша, пока в лапту на бугре играешь, а тут невод надо тянуть. Его с вешелов стащить, на неводник набрать - обычно пять-шесть полколодков, больше тысячи метров,- и то пластом ляжешь. А это, считай, ты еще ничего не сделал, а только приготовился к работе. Главное впереди... Здоровые мужики бросили невод, Родину ушли защищать, а мы тут, около полколодков, остались. И неважно, есть или нет у нас сила, невод потребует ровно столько, сколько ее необходимо для промыслового лова, а иначе пустая затея, потихоньку да полегоньку здесь ничего не выйдет... А если белугу в лодку бросить?! Она не смотрит, какой ты там есть рыбак. Случается, и не на нее снасть положишь, а она попала. Так тащи, оплошал - упустишь...

Первую белугу тащил - смех и слезы. Корщик! В кожаном фартуке, в сапогах под пах, как вяз, в корму ногами врос. Надолго ли?! Как только оттуга в руках натянулась, рыбина навалилась, тяжело повела, так и поджилки задрожали, того и гляди, ноги подкосятся, рухнешь. Без памяти, но руки сработали по всем правилам. Добился, белуга "на вставку" пошла, приневолил. Легость засвистела, успевай выбирать слабину, замешкаешься - рыбина может сойти. Но она "встала" возле борта, словно только что на глазах родилась такая красавица. Из замшелых древних веков, из неведомых глубин явилась, как рыцарь в кольчуге и шлеме, сединой оплавленная... Обод круглого рта прямо перед лицом, совсем рядом. Увидел - и все пошло кувырком. Куда наука подевалась... Надо один из багорков схватить, которые тут под носом на борту понавешаны, и багрить, неплохо за губу, за круглый обод. А то она и в самом деле как железная, не с плеча, так и багорок скользнет, из руки вывернется. А белуга ртом заиграла: "Фр-рр-р...", крючок от губы отлепился. Это называется "рыбина крючок выплюнула". Весельник мой горло сорвал, кричит: "Ба-агрий! Багрий!.." Как будто я без него не знаю, что мне делать. Долго ли белуга "стоять" у борта будет?! Мгновенье! Все знаю, только не то делаю. Я как-то по-мальчишески сработал, но вышло ловко. Поймал крючок, который она "выплюнула" с оттугой вместе, и с обезьяньей проворностью снова его в рот ей кинул. Она и пошла вглубь. Оттуга из лодки за ней змеей заюлила. Схватил, держу, уперся. Вода пузырит, словно по ней кнутом хлещут, это моя оттуга воду режет, то потянет вниз, то в сторону. Весельник матерно стал ругаться. Я в него еще багорком успел запустить по ходу дела. Кто ему позволил на корщика голос подымать? По традиции этого делать не полагалось во время лова. После - сколько угодно. Но он же не знал, что белугу я пока и не упустил, хотя и глупо сделал: вместо того чтобы багорком работать, крючок ей в пасть закинул, но не ушла же... Команду подаю: "Корму прочь!" Это значит, держи лодку строго по оттуге, от пузырей, которые рыбина выпускает, корму отворачивай, а то белуга может под днище выйти, тогда считай пропало, из-под лодки ее не взять...

Второй раз, как она вышла, успел я ее забагрить. Осталось рыбину свалить в лодку. Из воды она "сама идет", легко. Тут весельник подоспел, вдвоем в лодку ее и перевалили. Но как-то так случилось, что она нас с ног сшибла и мы под ней оказались. И пошло у нас: то мы наверху, то она. Кувыркаемся, кукан ей никак не взденем. Благо, корма широкая, есть где разгуляться. Наши малахаи по воде поплыли, на волне покачиваются, а холодно, лед только только сошел. Потом и багорки забулькали, плица тоже поплыла. У весельника сапог в воду улетел. Велики сапоги были, отцовы, пока в воздухе ногами дрягал, с белугой боролся, сапог и слетел с ноги. Горе луковое, а не рыбаки...

Но белугу закуканили, в воду сбросили, живую на стан привели. Старики посмотрели, на глаз прикинули - пудов восемь. "И то дело". Хоть бы похвалили! Нет, скупой на слова народ. И рассказать некому, как ловили. "А чегой-то у вас малахаи-то мокрые?! Ныряли, что ли?!" Как же ныряли, если сами сухие! Черти замшелые! Но нашлись: "А это мы в воду глядели, рыбу выслеживали, вот малахаи и попадали!" Головами покачали: "Ну молодцы, архаровцы!" А сами-то?! Был такой случай, на весь плес известный. Мой дед, по матери который, и с ним Власьич плыли на лодке по Стрежневому затону. Вода тихая, незаносчивая, и они гребут легонько, не торопясь. Рыбак, он как гребет? Он очень экономно гребет, весла в небо высоко не поднимает, "колеса не крутит" и лопасти в воду глубоко не погружает, он ими вежливо, с уважением воду, как бы играючи, погоняет. А сам столбиком сидит, в спине не прогнется, у него только руки работают: ать-два, ать-два, как нога у кузнечика: "Коси, коси, ножка, осталось немножко". А поди скажи ему, что он неправильно гребет, что на весла надо наваливаться - так он и послушает! Неправильно, зато красиво. К обеденке не поспею - походочку не сменю. У рыбака в веслах, как у казака в седле, важна сама посадка. Попробуй брызни веслом, тут же скажут: "Что ты, как бурлак, воду-то будоражишь!.." Вот так и гребут два старика, по широкому затону плывут, коротко словами перебрасываются. "Гля-ка, Воробьевские горы засинели. Темно!" - "Сирень с черемухой отцветают... На Гусиной лапе леща невпроворот." - "Оно так, оно так!" - "А давеча Марья сказывала..." И откуда бы ей взяться - белуга, из воды и в лодку! Между стариками поперек лодки улеглась. Посудина осела от такой тяжести, вода с бортами наравне хлюпает, вот-вот зачерпнет. Они пригнулись, обреченно ждут, чего дальше будет. А ничего и не было. Рыбина плеск, как косой парус, загнула - и бот по борту, сползла в воду по другую сторону лодки. По воде пузыри. Они опять гребут. Долго гребли, один другого спрашивает: "Дак чего, ты баишь, давеча Марья сказывала?!" Больно ему, видать, интересно, чего Марья сказывала! "А сказывала, вишь, красного червя много на конюшнях появилось".

Клементьич после не без подковырки спрашивал: "Чего же, старики, белугу не багрили?!" А они как будто знали, почему не багрили, но огрызались: "Побагри! Лютой какой, вишь! Она тебе побагрит! Едрена корень!" - "Что она, тигра, что ли?!" Клементьич смеялся...

Я думал: как же он двадцатичетырехпудовую тащил?! Она сама с лодку. А риск! Когда вышла, он и рискнул. Схватил кукан в одну руку - и в пасть белуге, а другой рукой под жабры. Только бы рук хватило, чтобы концы стянуть! А их как раз и не хватало. Кончики пальцев касаются, а концы провздеть - никак. Весельник растерялся, кричит: "Брось, Клементьич! Брось! Погибнешь! Черт с ней и с белугой!" Но он упрямый. По самые плечи руки в жабрах утопил, но конец провздел. А что могло случиться? Стоило рыбине сомкнуть рот, прижать жабры - и попал бы он, как в железный обруч. И мотни она в этот момент головой, ушел бы он с вывернутыми из плеч руками вместе с ней в воду. Глубина хорошая, метров до восьми. Когда бы вынырнул, если бы вынырнул... Помог опыт. Знал, что стоит любой рыбине хватить воздуху, как она на краткое мгновенье, но замирает. Этим мгновеньем и воспользовался. После белуга показала себя. Целых полдня до дому плыли, весла сушили. Грести нельзя. Рыбина шуму боится. Только весла в воду опустят, она и начинает работать своим мощным хвостом и потащит лодку. Только не туда, куда они гребут, а куда ей хочется. Подлиннее кукан отпустят, она на дно "ложится", стоят как на якоре. Так и плыли, и болтались на плесе вплоть до рыбацкого сарая. А там бригадники только что невода отсмолили, сидят на рынке за столом отдыхают перед тем, как домой уйти. Вечер уж... И вдруг: "Гляди, мужики, никак наши парни шапками машут?!" - "Да что они?" - "Перепились, что ли?!" - "Дак подгрести не могут!" - "Весла, может, переломали?" - "На воде пить! Всыпать надо!" Так и порешили: "Всыпать!" Сели в лодку, подплыли: "Ну чево?!" А те смеются, как дурачки, но ни в одном глазу: "Ничего! Вот!" За кукан подергали, рыбина котел выдала, словно где-то на глубине саженный винт провернуло. "Неужто?!" - "Она!" Старикам рассказывать не надо. Рыбина знакомая. Они же ее и упустили... А Клементьич...