 
Сказание об орлах
Ержану завидовали все окрестные охотники: у него был лучший из лучших орел по кличке Шапшан, что означает - быстрый, стремительный. Нельзя было не любоваться, как он, стремглав взвившись ввысь, камнем падал на землю и впивался острыми и сильными когтями в шкуру зверя, будь то волк, лиса или заяц. Вот и сейчас, когда Ержан, после долгих пустых поисков по степи, заметил наконец-то лопоухого серого, выскочившего из кустов, он снял с головы Шапшана колпак и резко толкнул его в ту сторону, куда кинулся бежать заяц.
Но Шапшан вместо того, чтобы камнем упасть на добычу, стал уходить от своего хозяина.
- О алла! Куда же он подался?
Если бы орел завидел зверя более видного, чем заяц, пора бы ему кинуться, высоту он набрал достаточную. Но Шапшан и не помышлял об этом. Он был один на один с чистым не-бом, он был свободен, и ничто больше его не занимало. Он то взмывал вверх, сливаясь с бездонной синевой, то камнем кидался вниз, то делал плавный круг в сторону. Порой он складывал крылья и начинал падать вниз, но тут же резко поворачивал, подставляя грудь встречному морозному потоку. Только мелькали в воздухе его огромные крылья.
- Кял, кял, кял!
Но Шапшан был глух к тревожному зову хозяина. Он увидел наконец то, что не давало ему покоя эти дни, о чем он так жаждал в неволе. Он знал, что это случится сегодня, знал, когда еще сидел на гнедом коне, покрытый томагой.
О том, что так будет, говорило всё: и ясный морозный день, и чудом услышанный звук невидимых крыльев, и сердце, которое не может заставить быть орлом, если оно действительно орлиное, и молодость с ее огненной энергией, искавшая себе выхода.
То, что заставило верного орла забыть про все земное, заметил теперь и Ержан. И все понял. На большой высоте, доступные лишь зрению охотника, летали три орла: два из них беспечно играли, а третий - постарше - держался несколько в стороне. В свое время он смело кидался на самых сильнейших сородичей, теперь же спокойно парил и сдержанно любовался игрой молодых.
А игра только начиналась, Шапшан понял это сразу, с первого взгляда, но вступать в нее пока воздерживался, и лишь однажды, когда игравшие налетели друг на друга так близко, словно готовясь броситься в объятия друг друга, он не выдержал: бурей пронесся над ними.
"Силен! Горд! Напорист! А на ногах что-то такое сверкает, никогда ни у кого не видела",- подумала орлица, невольно любуясь незнакомцем. Горячась, она залетела очень высоко, с удовольствием подставляя грудь ледяной стуже.
С орлом из породы тас-кара (каменный черный) она встретилась на рассвете, когда вылетала из душного бора. Тогда черный привлек ее внимание. Играя, они поначалу держались на небольшой высоте. Потом, присмотревшись друг к другу, забирались все выше и выше, и Тас-Кара временами плохо поддерживал предложенный ему орлицей темп.
Мир и широк и тесен для орлиного племени. И друзей у него много и врагов хоть отбавляй. Поэтому нужно такое потомство, которое бы не боялось ни сибирской стужи, ни азиатского зноя. Такое потомство, которое не принималось бы дремать после первого же сытного обеда. Такое, которое не довольствуется сурками и не таится у мышиной норки, хоть оно и сподручней, и не требует никакого риска. Это орлы знают от рождения, знают без каких-либо умственных усилий. Это у них от природы. Вот почему орлица ни за что не подпустит до себя будущего отца своих орлят, не изучив его как следует. Брачному союзу предшествует долгое состязание. И если орел покажет себя низменным, мелким, то пусть не ждет пощады: орлицы умеют постоять за себя, и иной Тас-Кара валится на землю с разорванным зобом.
Хоть Тас-Кара иногда и хитрил, отставая от нее, все же орлица пока не осуждала его, продолжала игру. Справедливости ради надо заметить, что она держала в поле своего зрения и внезапно появившегося незнакомца.
Уже вечерело, но Шапшан все еще летал, просто так, в свое удовольствие, внезапно появляясь и исчезая. Раза два он подлетал к орлу, который по-прежнему держался поодаль. Летая с ним в паре, Шапшан вел себя скромно, уважительно:
- Ассалям агалейкум, аксакал. Вы летаете безупречно. Отчего же все время уходите в сторону?
- Оттого, милый, что мое время прошло, и я любуюсь своей сменой, любуюсь ее полетом, хочу разгадать ее помыслы. Я по себе знаю: каждый должен назначить себе высоту, которой он стремится достичь. Но даже если ты не достигнешь ее, все равно - пусть осенит тебя высшая цель! Пусть не позорят тебя низменные страсти, даже если ты и заберешься высоко... Запомни: всегда и во всем нужно быть достойным своего орлиного звания... Вот этого я тебе и желаю, мой друг. Будешь поступать так, как я говорю, то поймешь, что значит подлинная высота.
Не словами, разумеется, все это было выражено, но орлы поняли друг друга. Старик показался Шапшану немного назидательным, но это можно было понять, если учесть его возраст.
Тут хвастливый Тас-Кара, желая блеснуть удалью, допустил оплошность. Он развил с высоты скорость и ринулся вниз, на старика, целясь ему в горло: не жди пощады!
Но старик и не думал ее просить. Грозно блеснув глазами, он выставил заскорузлые, словно из витой стали, когти, и приготовился к решительной схватке: только подойди! Когтистым и мускулистым, опытным в битвах оказался старый орел: и лихач не выдержал, метнулся в сторону, сделал вид, будто и не собирался ни на кого нападать!
Этот исход не понравился орлице. Не потому, что она желала чьей-либо крови. Кровь ни к чему во время игры смелых и мужественных. Нет, она жаждала смелости, щедрости и широты. Чем больше этих качеств у орла, тем милее он ей. Молчаливо осудив Тас-Кара, она полетела прочь, к востоку. Зачем надо было приставать к мирному старику? А если уж пристал, то где же твое мужество? Трус не может стать спутником орлицы.
Она повернула в сторону и понеслась непринужденно, стремительно. Тас-Кара с трудом поспевал за ней. До этого было просто: небольшие круги, на высоту забирались лишь однажды - словом, полет был не из утомительных. Другое дело теперь, когда началось самое трудное - испытание на дальность. Вся в морозном инее, орлица не замечала ни стужи, ни яростного сопротивления встречного потока.
И скоро Тас-Кара отстал, ему оказалось не по силам лететь в паре с юной и сильной красавицей. Утешало его одно: сзади, едва поспевая за ним, летел старый орел.
Орлицу, которая теперь опередила всех и летела в одиночестве, легко нагнал Шапшан.
- Здравствуйте!..
Орлица сдержанно ответила, и они полетели рядом. У них одинаково белели от инея плечи.
- Что это у вас на ногах? - поинтересовалась она.
- Называется - путы...
- А что это блестит?
- Медные кольца.
Не сговариваясь, орлы дальше летели вместе. Присматривались друг к другу. С удовольствием отметили: одинаковые взмахи, одинаковое дыхание, одинаковая скорость. Редкая и завидная слетанность! В морозном воздухе звенели крылья. Холод не страшен, их грела горячая кровь, звавшая дальше, выше, туда - к солнцу. Безумной скорости орлов завидовал свистевший в крыльях ветер.
К заходу солнца они выбрали ночлег - ветвистую в два обхвата старую сосну. Выбрали после долгого и тщательного облета густого бора. Уселись рядом, чутко следя друг за другом.
- Что, если здесь совьем наше гнездо?
- Гнездо? Наше? - она удивленно шевельнула крылом.
- Эти толстые ветви особенно хороши для гнезда - стоит натаскать прутьев... Да и крона густая, она защитит наших птенцов от дождя и ветра, укроет от посторонних глаз...
- Не зря ли вы так стараетесь... Ведь еще неизвестно, что я думаю на этот счет...
Тут в бору появился черный лихач, про которого они уже и забыли. В нем, оказывается, все еще жила ослиная надежда, и он хотел пристроиться рядом с орлицей, но не решился: та неодобрительно задвигала головой, а у Шапшана глаза вспыхнули недобрым пламенем. Тас-Кара засуетился, неуклюже запрыгал с ветки на ветку, пока наконец не примостился на высоком суку. Там он справился со своим смущением, и к нему опять вернулась обычная самоуверенность. Красивая поза должна была загладить недавнюю, неловкость, показать, что он равнодушен к орлице, от которой бы он и не отстал вовсе, если бы только захотел сопровождать ее дальше.
Прилетел и старик. Ему не было дела до молодых, и он устроился отдельно. Не всякая ветка выдерживала его грузное тело. Он усаживался долго и не спеша, как не спеша раздевается старый человек, пришедший домой с мороза. Наконец старый орел нашел подходящую ветку и затих.
Притихли и молодые, они неподвижно застыли в ожидании утра. Ночь, темень - не для орлов. Им нужен свет и простор.
Первым проснулся старик. Заскорузлые когти зудели, чуя добычу, и он, не мешкая, отправился в степь, надеясь раздобыть если не зайца, то хотя бы песчаника.
- Полетим? - встряхнулся Шапшан.
- Полетим! - его бодрость передалась и орлице.
Разминая занемевшие за ночь тела, орлы летели вместе: орлица посередине, Тас-Кара и Шапшан - по бокам. Орлица не гнала черного, хотя и испытывала влечение только к Шапшану. Видимо, небесные красавицы тоже не прочь иметь поблизости лишнего по-клонника.
К обеду тройка была уже далеко от места ночлега: внизу простиралась степь. На небе не было ни облачка. Вдруг, приглашая начать игру, орлица взметнулась вверх. За ней тотчас же бросился Тас-Кара. Не сбавляя скорости, орлица продолжала подниматься. Неожиданный маневр застал Шапшана врасплох. Но, несмотря на это, он без труда обогнал соперника и помчался дальше. А Тас-Кара догнал и опередил орлицу. Та, казалось, не замечала ни того, ни другого. Она то круто взмывала вверх, то камнем бросалась в бездну.
Подзадориваемые орлицей, соперники начали поединок. В то время, как Шапшан делал большие заходы, ведя честную игру, Тас-Кара хитрил: не залетал так далеко, как его противник, норовил напасть неожиданно.
Хитрить в игре вообще-то не возбраняется. Но если вся ваша хитрость сводится только к уклончивости (а Тас-Кара постоянно уклонялся от единоборства, даже пытался спрятаться за орлицей!), то этого орлы вам не простят. Поведение соперника разозлило Шапшана. И он, выждав очередной ложный заход, мгновенно лег на правое крыло и с ходу бросился в атаку. Железный удар пришелся слева и сверху. С подбитым крылом Тас-Кара кое-как дотянул до земли, где сидел старый орел. На обед у него был сегодня пойманный незадолго до этого песчаник.
Теперь уже сердце орлицы безраздельно принадлежало Шапшану.
Орлы, если они настоящие орлы, играют открыто, не таясь ни от кого - ни от сплетников, ни от завистников. Их не смутишь ни подглядыванием, ни подслушиванием. Потому что они играют не ради забавы, а ради продолжения рода гордых, смелых и благородных.
Задорная игра, которую затеяла орлица, захватила Шапшана. Играли они с упоением, страстно и пылко, то далеко отлетая друг от друга, то сближаясь вплотную, готовые броситься в объятия друг другу и снова отдаляли это мгновение.
Поздно вечером, прилетев на ночлег ко вчерашней сосне, которая теперь принадлежала им двоим, они уже не спорили о том, где и как строить гнездо.
* * *
Двое птенцов, вылупившиеся весной, окрепли, и родители озабоченно подумывали об их первом полете.
Целых сорок дней, отдавая свое тепло, высиживала орлица два пестрых яйца. Неподвижное сидение истощило ее. Но не беда, что она так похудела - кожа да кости, еще нагуляет жир; не беда, что крылья плохо подчиняются, еще разомнутся и окрепнут. Завтра чуть свет она отправится на озеро, выкупается. И напьется вволю. Она была счастлива от сознания, что дни, когда приходилось довольствоваться пушинками снега и каплями дождя, остались позади.
Время шло, орлята росли и мужали. Глотали дымящиеся теплые куски мяса. Ревниво озираясь друг на друга, пили свежую заячью или лисью кровь. Дрались между собой. Словом, становились настоящими орлами.
Менялась и сама орлица. Прежде, когда она высиживала яйца, у нее не было никакого другого чувства, кроме материнского:она была холодна с Шапшаном, но теперь птенцы начали мужать, и она снова признала его, отца своих детей, и становилась с ним все нежнее. Теперь у них как-то само собой возникло одно желание, тоже воспитанное в родителях мудрой природой: поскорее бы птенцы познали жизнь и испытали горечь неудачи. Зима не за горами - успеть бы научить их жизни. Скорее бы увидеть, когда они наконец поймут: то, что они едят здесь, в гнезде, бегает на четырех ногах в степи, в горах, и зайцев, сурков, лис приходится добывать самостоятельно. Скорее бы поняли, что все делается в труде и борьбе.
Отец и мать ждали осенних штормовых ветров, чтобы выпустить орлят в первый полет. Надо вытолкнуть птенцов из уютного гнезда, а сильный ветер подхватит их, завихрит и закружит,- невольно полетишь! Посмотреть бы тогда на птенцов, послушать их тревожный клекот. Или, не дай Бог, начнут беспомощно пищать? Вот что заботит орлов. Они так жаждут увидеть своих птенцов орлами, так хотят услышать их первое клекотание.
Осень с ее сильными ветрами не заставила себя ждать. Орлице не терпелось выпустить детей, но Шапшан был неумолим. Он ждал настоящей бури. Что может сравниться с ураганом, который рушит все подгнившее, сносит все отжившее, который очищает лес от всей трухи, от всего застоявшегося! И пусть птенцы начнут свой первый полет именно в такую бурю!
В ожидании настоящей бури Шапшан и сам не знал покоя и не давал покоя орлятам. Решительно отстранив мать, он целыми днями гонял их по просторному гнезду: заставлял махать крыльями, вынуждал цепляться за ветки - пусть натрудят себе мышцы, пусть будут цепкими, пусть крепнут их крылья.
Однажды вечером начал дуть ветер. Он гудел всю ночь и наутро достиг штормовой силы. Чуть свет Шапшан прерывистым криком позвал орлицу.
- Ну, как, выпустим?
- Выпустим.
Сначала они облетели гнездо, размялись. Потом вернулись к орлятам и вытолкнули их против ветра. Толчок был необычный, не из тех, к каким они привыкли. Послушно, еще не понимая, что их ждет, орлята нырнули в бушующее небо. Их подхватил ураган. Орлята взлетели. Взлетели просто, ничем, ни клекотанием, ни писком не выдавая своих чувств. Суетливые поначалу, они становились теперь спокойнее, увереннее. Теперь они смело парили среди бури, выражая радость неожиданным для них самих торжествующим звуком - орлиным клекотом.
- Ух, как хорошо летать! А как велик мир! Отчего мы не знали об этом прежде? Отчего мы так долго сидели в гнезде? А буря? Как хороша эта буря! Она кого хочешь научит летать! Нам бы еще долго топтаться в гнезде, если бы не она, буря! Буря нас вознесла к небу! А теперь... выше и выше... Какая радость, какое счастье - летать!
Отец и мать слушали своих птенцов, и родительская тревога начала рассеиваться. Опасаться нечего. Их дети выдержали свое первое столкновение с бурей.
И они взмыли вверх, чтобы лететь вместе с орлятами.
Габит МУСРЕПОВ
1966
|
